Это я
"..и на челе ее написано имя: тайна.."
- Алло, привет! ..я говорю, привет! Да! Это я! Как ваши дела, всё хорошо? До вас дозвониться сложней, чем в Смольный.
Ответный голос в трубке с характерным звоном, словно вибрирующий лист туго натянутой фольги, убеждал его, что дома всё хорошо, сын учится говорить, а в Москве стоит утомительная жара, такая что все истаяли от нее и дождя уже даже не ждут, а лишь устало надеются.
Зато дождя ждали здесь, но без радости: прогноз, который пришёл накануне через спутник, сулил через день "очень большие осадки" и ветер. Здесь, в горах это значило пургу и нулевую видимость. В такую погоду только сидеть в палатке и гонять чаи, а если, не дай бог, она застанет на маршруте, то только вниз - уносить ноги. Об этом он промолчал. Ни к чему там, в Москве, волноваться.
- Мы уходим наверх сегодня. - сказал он. - На сколько точно, не знаю - сходим ещё одну гору, и всё, домой. Да. Хорошо. Пока.
Он закончил разговор и выключил спутниковый телефон. На экране погасли семь звёзд Большой Медведицы и логотип "Иридиума" - другой связи здесь нет.
Рюкзаки уже ждали, собранные, палатка снята. Выпив на дорогу кофе со сгущёнкой и официально распрощавшись с начспасом, вышли на тропу. В следующий раз кофе будет только после спуска. Отпуск заканчивался, ждать погоду они не могли. Шанс был один: успеть пройти стену в последний погожий день перед циклоном, долезть до полки, затащив туда побольше еды и топлива. На полке можно пересидеть день или два самой плохой погоды, а дальше, по снежному гребню можно будет дойти и без солнца, если не станет сильно мести.
Сегодня погода ещё была хорошей. Тропа поднималась крутым серпантином посреди соснового леса, выходя выше на альпийское разнотравье, по которому гуляли разрозненные, похожие на яков длиннорогие коровы. Ничто не предвещало бури.
- Ну ходили же как то в горы до Иридиума - вообще без прогноза! - сказал Жорик. - И ничего. Солнце, вон, светит. Не знали бы - и не сомневались.
Остальные трое согласно покивали.
К пяти вечера пересекли ледник и поднялись к ночёвкам на морене, напротив тёмного,в чёрных потёках, отвесного контрфорса, утюгом вдающегося в течение льда. Поужинали рано, чтобы рано лечь и подняться ещё до рассвета - но спать не хотелось, и вместо того, чтобы устраиваться в палатке, они тянули время, катая камни с морены вниз, на ледник. Солнце уже скрылось за гребнем, и освещало только склоны и небольшие вершины в хребте над лагерем, а внизу, под осыпным склоном морены, ледник стал темно-серым, трещины в нем темнели полосами глубокого черного цвета. Там уже были сумерки и лежащие на льду камни приобретали причудливые очертания, как это делают деревья в ночном лесу.
Выбрав место, где склон был покруче, он наметил для себя угловатый гранитный отломок высотой до середины бедра. Упершись в него обеими ногами, он раскачал его и толкнув ещё раз посильнее, скатил на ледник. Камень катился медленно, то и дело задевая такие же гранитные обломки, искря, замедляясь и словно нехотя возобновляя движение. Эхо отразилось в стенах узкого цирка, стихло и словно в ответ со склонов Чегема донёсся похожий на гром звук обвала. Быстрым взглядом окинув противоположный склон, он отыскал источник звука. Обвал казался неправдоподобно маленьким, несоразмерным тому грохоту, который создавал. Казалось, всего лишь горсть гравия катится в тёмном кулуаре, но шум от этого движения напоминал звук товарного состава, и даже земля, казалось, дрогнула у них под ногами.
- Ни хрена себе чихнула! - сказал Саня. Остальные молчали. Где-то за гребнем туча налетела на солнце, верхушки хребта над лагерем погасли и сумерки сгустились разом, словно кто-то выключил день.
Набрав воды на утро и допив чай, улеглись вчетвером в трёхместной палатке и постарались поскорее уснуть. Ему не спалось. Где-то в углу уже похрапывал Лёха,а к нему сон не шел. Полежав час или два, то глядя в темнеющий полог палатки, то закрывая глаза, он аккуратно перелез через ноги соседа и выбрался из палатки наружу. Выпитый чай давал о себе знать.
Уже окончательно стемнело. Захолодало, не стало слышно журчания ручья под камнями, прекратились обвалы и всё вокруг замерло в неестественном красном свете луны, поднимавшейся из-за гребня на востоке. Вершины светились красноватым, ледник стал розовым и камни на нём отбрасывали длинные контрастные тени. Краешек лунного диска выплыл из-за хребта и красный свет густо переливался в долину, всё в ней застыло, остановилось, даже ветер. Несколько метеоров один за другим прочертили тёмное августовское небо и неожиданное в безветрии облако скрыло луну. Долина померкла, небо словно исчезло, тени, качнувшись, поблекли и черный контрфорс Чегема с висячим ледником и скалы Джайлыка справа зашевелились и двинулись с мест своих.
Спали мало, поднялись до рассвета, было ясно и холодно. Когда вышли на ледник и пошли по нему к основанию стены, только начинало светать. Небо было чисто и безмолвно, лишь полчаса спустя, когда уже рассвело, а они подошли к ледовому взлёту под скалы, подул первый утренний ветерок.
Погода была хорошей до середины дня. Они торопились, Жорик лез первым веревку за верёвкой, как заведённый. После двух из Адыр-су налетели облака и скрыли солнце. К четырём тучи опустились ниже и вершины вокруг отрезало облачным слоем. Ещё через час туман сравнялся с ними. Он становился то гуще, то прозрачнее, и тогда страхующий мог разглядеть лидера на конце верёвки. Около семи в белом как молоко тумане посыпался слабый снег. Сухая крупа шуршала по скалам с розетками лишайников и билась в натянутые поверх касок капюшоны, звук снегопада напоминал шёпот множества голосов. Медленно темнело. Когда Жорик сквозь туман крикнул с высоты, торжествуя, что вылез на ночевочную полку, было еще светло, ему же самому пришлось, матерясь протаскивать баул через узкий обледенелый камин уже в темноте. Как только он вылез на полку, надежда на скорый отдых сразу же угасла. Те двое, что забрались сюда до него, жались растерянно к стене. Полка оказалась широкой, но очень покатой, где-то в углу было место максимум под маленькую “двушку” - и то неудобное. Ветер усилился, полку обильно секла крупа, расчерчивая белыми линиями световые конусы налобных фонарей, засыпала полку и таяла на одежде. Ночевать здесь можно было только сидя, и если погода назавтра ухудшится - согласно прогнозу - нечего будет и думать ждать улучшения тут, путь будет только один - вниз. И даже этот путь в непогоду будет непрост. Поднялся Саня, собрались вчетвером, огляделись. На самом краю полки выбрали место и решили строить площадку. Уклон градусов в тридцать предстояло выровнять разнокалиберными камнями, растащив руками осыпь, засыпанную слоем свежего снега. Трудно было поверить, начиная эту работу, в то, что она может завершиться успехом, и всё же они продолжали кидать и укладывать камни, расковыривая пальцами мёрзлую сыпуху - не потому что верили в результат, но потому скорее, что трудно было перестать двигаться в пурге, остановиться и смириться с перспективой холодной ночёвки. Полтора часа спустя они достали палатку, и попытались поставить её на получившемся пятачке. Места не хватило, палатку рвало из рук с края полки шквальными порывами ветра. Когда палатка, наконец, худо-бедно поместилась на площадке, была уже полночь. Площадка оказалась выложена на самом краю полки полуметровой кладкой плохо подобранных один к другому камней, не внушающей особой уверенности в надёжности, так что лежащий в палатке с краю вряд ли смог бы уснуть быстро и безмятежно. И всё же это был явный успех, это был шанс отдохнуть и завтра продолжить путь вверх. Всем стало чуть веселее, несмотря даже на то, что одна из трёх пенок улетела в темноту на ледник Джайлык. Поужинали, скрывшись от ветра, прямо в палатке и тут же легли, надеясь на ошибку в прогнозе, на то, что утро даст передышку в пурге и возможность двигаться дальше. В частом дробном стуке крупы по палатке слышался оттенок металла и шум то ли колёс, то ли множества конских копыт. Под него он вскоре уснул.
Утро не было солнечным, но пурга не стучала по тенту, и даже небо было в основном голубым. Не таким чистым и глубоким, как в начале погожего дня, по краям свода уже теснились лёгкие, но многочисленные облака - и всё-таки это было намного лучше, чем можно было ждать. Собрались как могли быстро и выдвинулись вверх, торопясь пройти побольше, пока не затянуло. На этот раз затянуло довольно быстро. Уже к полудню облака опустились на длинный снежный гребень, по которому они медленно шли к вершине. Временами она показывалась впереди в разрывах облаков - далёкая скальная башенка над ледяным гребнем. Вскоре ветер донёс до них приглушенные громовые раскаты.
Они могли бы добраться до вершины в тот же день, если бы не гроза. Они пытались лезть даже несмотря на грозу, уповая на то, что та закончится прежде чем они подойдут к основанию вершинной башни. Они чуть было действительно не подошли туда в самый разгар грозы, которая закончилась лишь под утро - помогла случайность. Когда Жорик через пятнадцать метров перил съехал до станции на обмёрзшем жумаре, перевес в голосовании оказался на стороне тех, кто призывал вставать на ночлег. В четыре часа дня под снегопадом, в густом тумане, разрываемом вспышками молний, они разбили бивак на широком снежном плече под ледовым взлётом, выводящим к основанию вершинной башни. Здесь оказалось ровно и страховка не требовалась: места было достаточно. Даже каски были не нужны. Палатку, правда, ставить пришлось на снегу, другой поверхности здесь не было. Пытаясь как-то компенсировать потерянную пенку, на полу разложили рюкзаки и верёвки. Времени хватало. Гроза не прекращалась, густо сыпал снег, скапливаясь на тенте и то и дело придавливая палатку, его приходилось стряхивать энергичными ударами изнутри.
Пока ставили лагерь и готовили ужин, незаметно минуло несколько часов, туман вокруг палатки сгустился и потемнел, смеркалось. Сумерки опустились внезапно и неожиданно, словно преждевременно, казалось что день укоротили на треть. То и дело облачная муть вспыхивала синим или розовым мгновенным светом и тут же следовал гром. Молния била в вершину прямо над ними.
- Лёха, что случится, если в человека попадет молния? - спросил Жорик.
Лёха, физик, принялся размышлять про переменный ток. Саня вставил что-то про перегорание внутренностей. Это было скорее весело, чем страшно. Снаружи сверкало, снег под палаткой и туман вокруг дрожали от грома.
Пили чай. Пригубив, он почувствовал странный привкус горечи во рту, такой сильный, что отставив кружку вопросительно взглянул на товарищей. Он хотел было спросить их об этой горечи, но едва взглянув на друзей убедился, что все трое пьют свой чай как ни в чём не бывало. Он пригубил ещё раз - и снова ему свело скулы. Он выставил кружку на снег. Через несколько минут она была холодна и доверху полна ледяной крупы. Усталые, легли снова рано.
Он проснулся в темноте. Было тесно, из угла кто-то храпел, правый бок, на котором он лежал уже долго, не имея возможности повернуться, замёрз. Но проснулся он не от холода. Может быть, его разбудил гром, но когда он уже затих, в ушах остался тонкий, едва различимый писк. Он не слышал его, потому что это не был звук, но скорее чувствовал его - отчётливо, как фон к шелесту снега, продолжавшего валиться на палатку. Он полежал ещё какое-то время не открывая глаз. Ему показалось, что к комариному писку в голове примешивается тихое электрическое гудение. Он открыл глаза, и не увидел сперва ничего, кроме едва различимого светлого пятнышка. Приглядевшись, он понял, что видит металлический замочек на застёжке палатки - тот светился слабым голубым огоньком.
Это была гроза, которая не удовлетворилась вершиной и спустилась к ним. Набирая в грудь воздух, чтобы разбудить товарищей, он ясно чувствовал, как шевелятся и потрескивают волосы на голове. Закричать он не успел.
Он почувствовал себя старым чёрно-белым телевизором, в котором кто-то повернул тумблер переключения каналов. У его родителей много лет назад был такой - выпуклый кинескоп в тяжёлом деревянном корпусе. Когда переключали каналы (это делали пассатижами, потому что оригинальная ручка сломалась и была давно потеряна), изображение на экране пропадало и на секунду сменялось мерцающей чёрно-белой рябью, белым шумом эфира. Потом на экране снова появлялся Игорь Кириллов или крокодил Гена - и как ни в чем не бывало продолжали двигаться и говорить. Через мгновение очнулся и он. Ни палатки, ни друзей вокруг теперь не было.
Он увидел себя идущим по коридору, скупо освещенному люминесцентными лампами. Причудливые геометрические фигуры были нарисованы на стенах масляной краской. Стены были влажны и краска покрыта сетью трещин, по полу вода текла ручейками и стояла лужами тут и там. Окон в коридоре не было, казалось, что он был пуст, но это было не так. Он остановился, чтобы оглядеться и как-то объяснить себе произошедшее. Оглянувшись, обнаружил, что позади коридор так же продолжается вдаль с небольшим понижением. В отдалении он заметил движение в полумраке у стены. Поколебавшись мгновение, двинулся навстречу ему в перспективу коридора, конец которого не мог разглядеть.
У стены на казённого вида кушетке, обитой размокшим коричневым дерматином, сидела женщина в длинном платье старомодного кроя. Темно-красная ткань, богато украшенная шитьём и какой-то блестящей бижутерией, была насквозь пропитана водой. Ткань охватывала её фигуру, отчего в тусклом люминесцентном свете женщина казалась похожей на русалку или огромную ящерицу. На вид ей было около тридцати, лицо её казалось удлинённым, черты его были грубы и властны. Она смотрела прямо перед собой и бормотала про себя что-то - ритмично и почти беззвучно. Напуганный, он всё же приближался к ней. Когда их разделяло уже не больше нескольких шагов, женщина, наконец, взглянула на него, и не удивилась, словно заранее знала о его появлении. Она поднялась и встала перед ним, держа в руке металлический кубок антикварного вида. На её правильном, но необъяснимо отталкивающем лице мелькнула улыбка, в которой не было ни радости, ни приветливости, но лишь уверенность властного самодовольства. Перестав бормотать она указала на пол перед собой, и он понял, чего она хочет. Не в силах противостоять той силе, которая продолжала толкать его навстречу пугающей властной фигуре, он опустился на колени. “Пей” - приказала она беззвучно, протянув ему тяжелую чашу. Он принял кубок из рук красной женщины и пригубил напиток.
. . .
До самого утра друзья спали спокойно. В середине ночи прекратилась гроза, день пришел облачным, но тихим. К 10 часам утра группа достигла вершины и уже тем же вечером благополучно спустилась в базовый лагерь.
- Привет! - голос, донесённый до Москвы через спутник, звучал знакомо, несмотря на металлический призвук.
- Привет! - повторил знакомый голос. - Это я.